И. С. Тургенев — Полине Виардо

ТУРГЕНЕВ, Иван Сергеевич (1818 —  1883), с 1847 года жил большею частью за границей, в Париже, где весьма сдружился с артистическою четою Виардо. С г-жой Полиною Виардо, знаменитою певицею, к ко­торой И. С. относился с чрезвычайною идеальною нежностью, он постоянно пере­писывался во время его или ее отлучек из Парижа.


 


Париж, воскресенье вечером, июнь 1849.


Добрый вечер. Как вы поживаете в Куртавенел? Держу тысячу против одного, что вы не угадаете то­го, что… Но хорош же я, держа тысячу против одно­го — потому что вы уже угадали при вид этого лоскут­ка нотной бумаги. Да, сударыня, это я сочинил то, что вы видите — музыку и слова, даю вам слово! Сколь­ко это мне стоило труда, пота лица, умственного терзания, — не поддается описанию. Мотив я нашел до­вольно скоро — вы понимаете: вдохновение! Но затем подобрать его на фортепиано, а затем записать… Я разорвал четыре или пять черновых: и все-таки да­же теперь не уверен в том, что не написал чего-нибудь чудовищно-невозможного. В каком это может быть тоне? Мне пришлось с величайшим трудом собрать все, что всплыло в моей памяти музыкальных крох; у меня голова от этого болит: что за труд! Как бы то ни было, может быть, это заста­вить вас минуты две посмяться.


Впрочем, я чувствую себя несравненно лучше не­жели я пою, — завтра я в первый раз выйду. Пожа­луйста, устройте к этому бас, как для тех нот, которые я писал наудачу. Если бы ваш брать Ма­нуэль увидел меня за работой, — это заставило бы его вспомнить о стихах, которые он сочинял на Куртавенельском мосту, описывая конвульсивные круги но­гой и делая грациозные округленные движения рука­ми. Черт возьми! Неужели так трудно сочинять му­зыку? Мейербер — великий человек!!!


* * *


Куртавенель, среда.


Вот, сударыня, вам второй бюллетень.


Все вполне здоровы: воздух Бри положительно очень здоров. Теперь половина двенадцатого утра, мы с нетерпением ожидаем почтальона, который, надеюсь, доставит нам хорошие вести.


Вчерашний день был мене однообразен, чем по­завчера. Мы сделали большую прогулку, а затем вечером, во время нашей игры в вист, произошло ве­ликое событие. Вот что случилось: большая крыса за­бралась в кухню, а Вероника, у которой она накануне съела чулок (какое прожорливое животное! куда бы ни шло, если б еще это был чулок Мюллера), имела ловкость заткнуть тряпкой и двумя большими кам­нями дыру, которая служила отступлением крысе. Она прибегает и сообщает нам эту великую весть. Мы все поднимаемся, все вооружаемся палками и входим в кухню. Несчастная крыса укрылась под угольный шкаф; ее оттуда выгоняют, — она выходит, Верони­ка пускает в нее ч-м-то, но промахивается; крыса возвращается под шкаф и исчезает. Ищут, ищут во всех углах, — крысы нет. Напрасны все старания; наконец, Вероника догадывается выдвинуть совсем маленький ящичек… в воздух быстро мелькает длинный серый хвост, — хитрая плутовка забилась ту­да! Она соскакивает с быстротой молнии, — ей хотят нанести удар, — она снова исчезает. На этот раз поиски продолжаются полчаса, — ничего! И заметьте, что в кухне очень мало мебели. Утомившись войной, мы удаляемся, мы снова садимся за вист. Но вот входить Вероника, неся щипцами труп своего врага. Вообразите себе, куда спряталась крыса! В кухне на столе стоял стул, а на этом стуле лежало платье Вероники, — крыса забралась в один из его рукавов. Заметьте, что я трогал это платье четыре или пять раз во время наших поисков. Не восхищае­тесь ли вы присутствием духа, быстротой глаза, энер­гией характера этого маленького животного? Человек, при такой опасности, сто раз потерял бы голову; Ве­роника хотела уже уйти и отказаться от поисков, ко­гда, к несчастью, один из рукавов ее платья чуть приметно шевельнулся… бедная крыса заслуживала, чтоб спасти свою шкуру…


Это последнее выражение напомнило мне, что в National я прочел прискорбное известие: по-видимому, арестовали несколько немецких демократов. Нет ли в числе их Мюллера? Боюсь также за Гер­цена. Дайте мне о нем известие, прошу вас. Реакция совсем опьянена своею победой и теперь выскажется по всем своем цинизме.


Погода сегодня очень приятная, но в мне хотелось бы чего-нибудь другого, вместо молочного неба и легкого ветерка, который наводит на мысль, не слишком ли он свеж. Вы привезете нам хорошую погоду. Мы не ждем вас раньше субботы.


Мы покорились этому… Маленькая заметка от дирекции в газете не оставляет нам насчет этого никаких иллюзий. Терпение! Но как мы будем сча­стливы снова увидеть вас!


 Оставляю немножко места для Луизы и для других, (Следуют письма Луизы и Берты).


P. S. Мы, наконец, получили письмо (половина четвертого). Слава Богу, все шло хорошо во вторник. Ради Бога, берегите себя. Тысячу дружеских приветствий вам и прочим.


Tausend Grusse.


Ihr Ив. Тургенев.


* * *


Куртавенель, четверг, 19 июня 1849, 8V2 ч. вечера.


Нет более тростника! Ваши канавы вычищены, и человечество свободно вздохнуло. Но это не обошлось без труда. Мы работали, как негры, в продолжение двух дней, и я имею право сказать мы, так как и я принимал некоторое участие. Если бы вы меня ви­дели, особенно вчера, выпачканного, вымокшего, но сияющего! Тростник был очень длинен, и его очень трудно было вырывать, тем труднее, чем он был хрупче. В конце-концов, дело сделано!


Уже три дня, что я один в Куртавенеле; и что же! Клянусь вам, что я не скучаю. Утром я много рабо­таю, прошу вас верить этому, и я вам представлю доказательство…………….


………………………………………………………..


Кстати, между нами будь сказано, ваш новый садовник немного л-нив; он едва не дал погибнуть олеандрам, так как не поливал их, и грядки вокруг цветника находились в плохом состоянии; я ему ничего не говорил, но принялся сам поливать цветы и полоть сорную траву. Этот немой, но красно­речивый намек был понят, и вот уж несколько дней, как все пришло в порядок. Он слишком болтлив и улыбается больше, чем следует; но жена его хорошая, прилежная бабенка. Не находите ли вы эту последнюю фразу неслыханною дерзостью в устах такого величайшего лентяя, как я?


Вы не забыли маленького белого петуха? Так этот петух — настоящей демон. Он дерется со всеми, со мною в особенности; я ему подставляю перчатку, он бросается, вцепляется в нее и дает нести себя, как бульдог. Но я заметил, что каждый раз, после бит­вы, он подходит к дверям столовой и кричит, как бешеный, пока ему не дадут есть. То, что я при­нимаю в нем за храбрость, может быть только наглость шута, который хорошо знает, что с ним шутят и заставляет платить себе за свой труд! О, иллюзия! вот как тебя теряют… г. Ламартин, вос­пойте мне это.


Эти подробности с птичьего двора и из деревни заставят вас, вероятно, улыбаться, вас, которая го­товится петь Пророка в Лондоне… Это должно вам показаться очень идиллическим… А между тем я во­ображаю себе, что чтение этих подробностей доста­вить вам некоторое удовольствие.


Заметьте — какой апломб!


Итак, вы решительно поете Пророка, и все это де­лаете вы, всем управляете… Не утомляйтесь чрезмер­но. Заклинаю вас небом, чтобы я знал наперед день первого представления… В этот вечер в Куртавенеле лягут спать не раньше полуночи. Сознаюсь
вам, я ожидаю очень, очень большого успеха. Да хра­нить вас Бог, да благословит Он вас и сохранить вам прекрасное здоровье. Вот все, что я у Него про­щу; остальное — зависит от вас………………………………………………….     


Так как, впрочем, в Куртавенеле в моем распоряжении находится много свободного времени, то я Пользуюсь им, чтобы делать совершенно нелепые глупости. Уверяю вас, что время от времени это для меня необходимо; без этого предохранительного клапана я рискую в один прекрасный день сделаться в самом деле очень глупым.


Например, я сочинил вчера вечером музыку на следующие слова:


Un jour une chaste bergere
Vit dans un fertile verger
Assis sur la verte fougere,
Un jeune et pudique etranger. 
Timide, ainsi q’une gazelle
Elle allalt fuir quand, tout a coup,
Aux yeux eflrayes de la belle
S’offre un epouvantable loup:
Al»aspect de sa dent qui grince
La bergere se trouva mal.
A lors pour la sauver, le prince
Se fit manger par l»animal.


 


Предложите знаменитому автору Offrande сочинить на это музыку. Я пришлю свою, и посмотрим, кто одержит верх, вы будете судьей.


Кстати, я у вас прошу извинения, что пишу вам по­добный глупости.


* * *


Пятница 20-го, 10 час. вечера.


Здравствуйте, что вы делаете сейчас? Я сижу перед круглым столом в большой гостиной… Глубо­чайшее молчание царствует в доме, слышится толь­ко шепот лампы.


Я, право, очень хорошо работал сегодня; я был застигнуть грозой и дождем во время моей прогулки.


Скажите, Виардо, что в этом году очень много перепелов.


Сегодня я имел разговор с Jean относительно Пророка. Он мне говорил очень основательные вещи, между прочим, что «теория есть лучшая практика». Если б это сказать Мюллеру, то он, наверно, откинул бы голову в сторону и назад, открывая рот и поднимая брови. В день моего отъезда из Парижа, у этого бедняка было только два с половиной фран­ка; к несчастью, я ничего не мог ему дать.


Послушайте, хотя я и не имею den politischen Pa­thos, но меня возмущает одна вещь: это возложенное на генерала Ламорисьера поручение для главной квар­тиры императора Николая. Это слишком, это слишком, уверяю вас. Бедные венгерцы! Честный человек, в конце-концов, не будет знать, где ему жить: молодые наши еще варвары, как мои дорогие сооте­чественники, или же, если они встают на ноги и хотят идти, их раздавливают, как венгерцев; а старые наши умирают и заражают, так как они уже сгнили и сами заражены. В этом случав можно петь с Рожером: «И Бог не гремит над этими нече­стивыми головами?» Но довольно! А потом, кто сказал, что человеку суждено быть свободным? История нам доказывает противное. Гёте, конечно, не из желания быть придворным льстецом написал свой знаменитый стих:


Der Mensch ist nicht geboren frei zu sein.


Это просто факт, истина, которую он высказывал в качестве точного наблюдателя природы, каким он был.


До завтра.


Это не мешает вам быть чем-то чрезвычайно прекрасным… Видите ли, если бы там и сям на земле не было бы таких созданий, как вы, то на самого себя было бы тошно глядеть… До завтра.


* * *


Вторник, 1 (13) ноября 1850. С.-Петербург.


Willkommen, theuerste, liebste Frau, nach siebenjahri-ger Freundschaft, willkommen an diesem mir heiligen Tag! Дал бы Бог, чтобы мы могли провести вместе сле­дующую годовщину этого дня и чтобы и через семь лет наша дружба оставалась прежней.


Я ходил сегодня взглянуть на дом, где я впервые семь лет тому назад имел счастье говорить с ва­ми. Дом этот находится на Невском, напротив Александринского театра; ваша квартира была на самом углу, — помните ли вы? Во всей моей жизни нет воспоминаний более дорогих, чем те, которые относят­ся к вам… Мне приятно ощущать в себе после семи лет все то же глубокое, истинное, неизменное чув­ство, посвященное вам; сознание это действует на меня благодетельно и проникновенно, как яркий луч солнца; видно, мне суждено счастье, если я заслужил, чтобы отблеск вашей жизни смешивался с моей! Пока живу, буду стараться быть достойным такого счастья; я стал уважать себя с тех пор, как ношу в себе это сокровище. Вы знаете, — то, что я вам го­ворю, правда, насколько может быть правдиво чело­веческое слово… Надеюсь, что вам доставит некоторое удовольствие чтение этих строк… а теперь по­звольте мне упасть к вашим ногам.


* * *


С.-Петербург, четверг 26 окт. (7 нояб.) 1850.


Дорогая моя, хорошая m-me Виардо, theuerste, lieb-ste, beste Frau, как вы поживаете? Дебютировали ли вы уже? Часто ли думаете обо мне? нет дня, когда до­рогое мне воспоминание о вас не приходило бы на ум сотни раз; нет ночи, когда бы я не видел вас во сне. Теперь, в разлуке, я чувствую больше, чем когда-либо, силу уз, скрепляющих меня с вами и с вашей семьей; я счастлив тем, что пользуюсь ва­шей симпатией, и грустен оттого, что так далек от вас! Прошу небо послать мне терпения и не слишком отдалять того, тысячу раз благословляемого заранее момента, когда я вас снова увижу!


Работа моя для «Современника» окончена и удалась лучше, чем я ожидал. Это, в добавление к «Запискам охотника», еще рассказ, где я в немного прикрашенном виде изобразил состязание двух народных певцов, на котором я присутствовал два ме­сяца назад. Детство всех народов сходно, и мои певцы напомнили мне Гомера. Потом я перестал ду­мать об этом, так как иначе перо выпало бы у меня из рук. Состязание происходило в кабачке, и там было много оригинальных личностей, который я пытался зарисовать a la Teniers… Черт побери! какие громкие имена я цитирую при каждом удобном случае! Видите ли, нам, маленьким литераторам, ценою в два су, нужны крепкие костыли для того, что­бы двигаться.


Одним словом, мой рассказ понравился — и слава Богу!



2345
Загрузка...
Subscribe
Уведомления
guest
10 комментариев
старше
новее самый популярный
Inline Feedbacks
View all comments
Катеринка
Катеринка
15 лет назад

Мда…Тургенев…А ведь Виардо так и не стала ЕГО.Надо же быть таким однолюбом…Сама знаю, тяжело любить преданно и безрассудно, когда тебя в ответ не любят:( Но жизнь то продолжается! 🙂

Татьяна
Татьяна
13 лет назад

Глубокое чувство заслуживает уважения

лариса  ивановна
лариса ивановна
13 лет назад

шепот лампы среди строк письма — это Тургенев.

Анонимно
Анонимно
13 лет назад

тургенев нуждался в виардо особо ценил и уважал ее общество слабые прибиваются к сильным в россии у него фиаско со всеми в европе любят багатых успешных это усиливает тягу делает ее подобной любви именно такая ситуация могла существовать долго на
стоящая любовь не выдержала бы такого срока сама любовь болезнь отклонение

Эдуард
Эдуард
13 лет назад

И.С. Тургенев — великий писатель и великий человек! Его любовь к Полине Виардо — пример искреннего, самозабвенного чувства. Так могут любить только великие люди.

николай
николай
13 лет назад

а как понимать строчку в дневнике это на тему была ли виардо с тургеневым………… Я впервые с виардо 29 августа49г. вот так да и в париже родственники виардо считают …поимел..поль вроде его

алена старцева
алена старцева
10 лет назад

я хочу так же
рчень красиво

васькина надя
васькина надя
10 лет назад

очень привосходно
мне бы такие же

полина
полина
10 лет назад

любовь

Аслан Ингушский
Аслан Ингушский
9 лет назад

Романтика! Нынче люди сразу про пастель пишут! Знакомятся после постели. А Тургенев к Полине на :вы:!!!!

Top
Стихи о любви

Стихи о любви