Бёрне — Генриетте Герц
Людвиг БЕРНЕ (1786-1837), известный публицист и критик, шестнадцати лет приехал в Берлин учиться медицине к профессору Герцу — в жену которого, красивую и талантливую Генриетту, молодой Бёрне влюбился со всем пылом юности и отчаянием безнадежности. Оставив дом Герца, Бёрне продолжал дружескую переписку с Генриеттой.
(Я убежден, что было бы совершенно бесплодно, если бы молодой человек сделал попытку насильно вырвать из своего сердца пылкую любовь; и это было бы самоубийством, если бы попытка удалась. Это решение моего рассудка; оно может быть неверным, но я торжественно заверяю, что сердце мое ни малейшим образом в нем не участвует).
…Я — человек. Вы произнесли мне приговор: я не могу больше жить. Вы пролили масло в огонь, и пламя сжигает мое сердце. Я должен погибнуть, если останусь дольше вблизи вас. Я хочу уехать отсюда и напишу об этом отцу.
Ваш разум меня осудит, ваше сердце меня пожалеет! Вы смеетесь? Да покинет вас память в ваш смертный час, чтобы вы не вспомнили этого события.
Луи.
У меня дрожит рука, тоскливо замирает сердце. Я не мог дольше выдержать. Дом объят огнем, я должен спасаться, иначе погибну.
Когда я приду к вам, не упоминайте ни словом об этой записке, прошу вас.
Март
Прочтите эту записку и не гневайтесь! Это — последние слова в этом роде, которые я пишу вам. Ответ, данный мне вами перед этим, так же придавил меня, как я жаждал, чтобы вы меня обрадовали; вы сказали, что не можете обрадовать меня. Это было невозможно для вашего сердца, ибо кто другой, как не вы, являясь причиной моего горя, мог бы быть и источником моей радости? Так как я люблю вас невыразимо, то как можете вы сердиться на меня за то, что я полагаю мое высшее счастье в вашей благосклонности, и что ожидание этого счастья — мое единственное, мое самое горячее желание? Вы были некогда так ласковы, так сердечны, так участливы ко мне. Отчего вы относитесь теперь ко мне иначе? Разве мне не больно? О, сжальтесь надо мною, чтобы жизнь моя не проходила так горестно, так безрадостно.
Я прошу ответа, я очень прошу вас об этом. Не гневайтесь, это — предсмертные слова моего больного сердца.
31 марта 3.
Ответ.
Выслушивать от вас подобные речи, Луи, — совершенно противно нашему уговору, и поэтому отсылаю их вам обратно. Я хотела, чтобы господствующим выражением всего моего существа относительно вас была строгая серьезность, быть может, тогда я влияла бы на вас иначе, и счастливее, или, по крайней мере, вы не осмеливались бы говорить о том, как я на вас действовала.
Повторяю то, что уже сказала: вы одни можете создать себе счастье; я ничего не могу сделать для этого.
Вы очень развлекли и даже развеселили меня. «Ваша любовь мне не нужна«. Благодарю вас за эти слова, они делают меня лет на сто мудрее, только не разглашайте их, они могли бы послужить горчайшею сатирою на ваш пол.
В холодных, сухих выражениях вы сами признаетесь, что я для вас не более чем всякий другой человек, то есть, что я вам безразличен. Разумеется, никогда не покидал я вас с большею печалью и безнадежностью, чем в этот раз. Раньше, когда я с болью и мукою в душе, с кровоточащим сердцем приходил к вам, я слышал всякий раз слова утешения; я успокаивал свое сердце, и покидал вас умиротворенный, и снова на несколько дней был весел. На этот раз вы расчленили мое горе, и ясно, отчетливо представили его моим глазам; на этот раз вы отняли у меня всякую надежду, какую самая жестокая, самая неумолимая судьба не отнимает у человека. На этот раз вы отпустили меня в большем горе, чем я пришел к вам.
Милая, добрая, об одном прошу вас: возненавидьте меня. Мне легче перенести вашу ненависть, нежели ваше равнодушие, которое доведет меня до бешенства. Моя просьба так мала, и вы так легко и охотно ее исполните. Не так ли?
Несколько недель тому назад я был очень весел в течение ряда дней. Это понравилось вам, и вы сказали: Милый Луи, если вы всегда будете в таком настроении, и будете прилежны, то я буду очень любить вас. Когда вы произнесли эти слова, здесь была
Сара, я не хотел обнаруживать моих чувств, отвернулся и притворился смеющимся, чтобы скрыть мое радостное волненье. Вчера, ложась в постель, я припомнил эту сцену и, разумеется, смеялся бы над нею до смерти, если бы этому не помешали слезы.
Хотя я и считаю пустою баснею сказание о золотом веке, тем не менее я уверен, что у каждого человека есть свой золотой век.
Шесть недель тому назад у меня были золотые минуты. Ныне они отошли в серую даль, и я вспоминаю о них, как старик вспоминает о веселых днях своей юности.
Чем это кончится? Когда?
Луи.
16 апреля.
Загрузка...