Г-жа Ролан — Леонарду Бюзо
Г-жа РОЛАН (1754-1793), выдающаяся деятельница в партии Жиронды, в письмах к члену своего кружка — Бюзо, писанных незадолго до казни из тюрьмы, отразила чистоту своих взглядов и пламенную любовь к свободе. Она умерла геройской смертью на гильотине в
22 июня
Как часто перечитываю я твои строки! Я прижимаю их к сердцу, покрываю поцелуями. Я уже не надеялась получить их. Напрасно старалась я узнать о тебе через г-жу Шолэ, писала раз г-ну ле-Телъе, в Эвре, чтобы подать тебе знак жизни, но почтовые сношения прерваны. Я не хотела ничего адресовать тебе прямо, ибо твоего имени достаточно, чтобы письмо было задержано, и я бы могла тебя только этим скомпрометировать. Я явилась сюда спокойная и гордая, я лелеяла мечты и хранила еще некоторые надежды, касающиеся друзей свободы. Узнав об отдаче приказа об аресте «Двадцати двух», я воскликнула: «Мое отечество — ты погибло!» Я переживала мучительную тревогу, пока не уверилась в твоем побеге, теперь же я снова беспокоюсь по поводу выпущенного приказа о твоем аресте. Этою гнусностью они обязаны твоему мужеству, и только узнав, что ты в Кальвадосе, я снова обрела спокойствие. Продолжай свои благородные попытки, мой друг. Брут в битве при Филиппах слишком рано отчаялся в спасении Рима. Пока республиканец дышит, пока он на свободе и владеет своим мужеством, он должен, он может приносить пользу. Юг Франции предлагает тебе, в случае надобности, приют, — он будет служить прибежищем честным людям. Туда должен ты обратить свои взоры и направить шаги. Там тебе придется жить, ибо там ты сможешь быть полезным нашим единомышленникам, сможешь проявить свою доблесть.
Что касается меня, то я буду спокойно выжидать возвращения господства справедливости, или приму на себя последние насилия тирании в надежде, что и мой пример не пропадет бесследно. Чего бы я могла опасаться — это только того, чтобы ты не предпринял ради меня бесполезных попыток.
Мой друг! Спасая наше отечество, ты можешь способствовать и моему спасению. Я охотно отдам свою жизнь, если буду знать, что ты деятельно служишь родине. Смерть, мучения, боль — не значат для меня ничего, я принимаю их вполне. Пусть будет так, — я буду жить до последнего часа, не потратив даже мгновенья на беспокойство недостойного возмущения.
Друг мой! Твое письмо от 15-го написано в том мужественном тоне, по которому я узнаю твою свободолюбивую душу, занятую грандиозными проектами, возвышенную судьбою, способную на великодушные решения, на обоснованные требования, — по всему этому я снова узнала моего друга, и снова пережила все чувства, связывающие меня с ним. Письмо от 17-го очень печально. Какими мрачными мыслями кончается оно! Нет, в самом деле, разве важно знать, будет ли жить после тебя или нет известная женщина! Дело идет о том, чтобы сохранить твою жизнь и направит ее на благо отечеству, — остальное уже решит время.
Пусть совершится! Мы не можем перестать быть достойными тех чувств, которые мы внушали друг другу. С этим нельзя быть несчастным. Прощай, мой друг, прощай, мой многолюбимый!
_______
Из прощального письма 13 октября
(перед казнью)
И ты, которого я не осмеливаюсь назвать, ты, которого когда-нибудь лучше узнают, ты, которому самая могучая из страстей не помешала чтить добродетель, — огорчишься ли ты тем, что я раньше тебя отхожу в те области, где уже ничто не помешает нам быть вместе? Там безмолвствуют пагубные предубеждения, произвольные отлучения, исполненные ненависти страсти, и все виды тирании. Я отхожу и буду тебя ожидать в вечном покое. Оставайся еще здесь, на земле, если есть еще прибежище открытое для честных, оставайся, чтобы изобличать несправедливость, изгнавшую тебя. Но если упрямая судьба устремит врагов по твоим следам, не потерпи, чтобы на тебя поднялась наемная рука, — умри свободным, как ты
умел жить, чтобы увенчать этим последним деянием высокую отвагу, которая поддерживает меня… Прощай… Нет, только с тобой я не расстаюсь… Нам покинуть землю, — значит только приблизиться друг к другу.
Загрузка...