Мирабо – Софии Монье
Граф Габриэль МИРАБО (1749-1891), будучи женатым, полюбил Софию Монье, выданную замуж 16-ти лет за 70-летнего старика; во время их пребывания в Голландии оба они были арестованы, — Мирабо посажен на 31/2 года в Венсенскую крепость, а София после родов — в монастырь (1778). Во время заключения влюбленные интенсивно обменивались письмами при посредстве начальника полиции Ленуара. Выйдя из тюрьмы, Мирабо охладел к Софии, и она, после неудачного второго замужества, покончила самоубийством (1789). Письма Мирабо из одного Венсена заключают более 30000 строк.
Человек удовлетворен, когда находится в обществе тех, кого любит, — сказал Ла-Брюйер. Безразлично, думаем ли о том, чтобы разговаривать с ними, или молчим, думаем ли о них или о чем-нибудь постороннем, важно только одно — быть с ними. Друг мой, как это верно! И как верно, что к этому мы так привыкаем, что без этого жизнь делается невозможною. Увы! Я это хорошо знаю, я должен это хорошо знать, так как уже три месяца томлюсь вдали от тебя, уже три месяца ты мне не принадлежишь, и мое счастье кончено. И все же, просыпаясь утром, я ищу тебя, мне кажется, что мне недостает половины меня самого, — и это правда. Раз двадцать в день я спрашиваю себя, где ты. Суди же по этому, насколько сильна иллюзия, и как жестоко, что она разбита. Ложась спать, я всегда оставляю тебе местечко. Я прижимаюсь к стене, и предоставляю тебе добрую половину своей узкой постели. Это движение машинально, и мысль бессознательна. Как привыкаешь к счастью! Увы! Его начинаешь понимать только тогда, когда теряешь, и я уверен, что мы стали понимать, на сколько мы необходимы друг другу, только с того времени, когда буря разлучила нас. Не иссяк источник наших слез, милая Софи; мы не излечились; в нашем сердце жива любовь и, следовательно, есть что оплакивать. Пусть говорят, что можно излечиться от великого горя силой воли и разумом; так говорят слабые и легкомысленные и утешаются. Есть потери, с которыми никогда нельзя свыкнуться. Когда не находят счастья в любви, находят его в страдании; вернее: хотят его. Это деликатное чувство, — что бы там ни говорили, таится в самой нежной любви. Не была ли бы София в отчаянии, если бы знала, что Габриель утешился?
Почему это чувство будет запрещено Габриелю? Верно, очень верно и очень справедливо, что когда любят сильно, любят свою любовницу или любовника больше, чем самих себя, но не больше, чем свою любовь. Можно всем пожертвовать, что я говорю? Хотят пожертвовать всем, исключая нежности любимого существа. Если найдется человек, который думает иначе, пусть он не воображает, что он сильнее меня, — он только менее влюблен. Еще есть только одно средство принести в жертву боготворимую любовь: пронзить себе сердце. Если бы я знал, что моя смерть необходима для твоего счастья, что ты можешь приобрести его этой ценой, я убил бы себя, не колеблясь ни минуты. Я сделал бы это с радостью, потому что оказал бы этим тебе услугу. И это было бы нежной местью для такого любящего человека, как я: посредством своей смерти сделать неблагодарную любовницу неблагодарным человеком. Я сделал бы это без сожаления, так как через это стало бы ясно, что ты не любишь меня, если можешь быть счастливой без меня. Я не пожертвовал бы своей любовью, но я отомстил бы самому себе за твое непостоянство — единственный способ отомстить себе за Софию. Ничуть не отказываясь от любви твоей, я наказал бы самого себя за то, что потерял ее. Тот, кто так не думает, обманывается или хочет обмануться. Он думает, что любит сильнее, чем он в действительности любит, если хочет заставить этому поверить.
Мое мнение, что это так же просто, как верно. Я могу пожертвовать тебе всем, но не твоей любовью. И я не думаю, что это не великодушно; в тот день, когда ты будешь так думать, я накажу себя за это; но я чувствую, что я люблю и не думаю, чтобы кто-нибудь из всех людей любил сильнее меня; в моем сердце столько энергии и сил, сколько нет у других, и не один возлюбленный не обязан так много такой нежной возлюбленной, как Габриель Софии. Благодарность — такое чистое удовольствие для меня, что его достаточно, чтобы сделать меня влюбленным. Но моя нежность независима от всякого другого чувства. Я знаю, что если бы ты меня возненавидела, я не мог бы исцелиться от моей любви: как только я узнал тебя, ты деспотически завладела мной. Твой приятный характер, твоя свежесть, твой изящный, нежный, сладострастный облик завладели мной; каждое твое слово было близко моему сердцу. Я хотел владеть тобой и быть только твоим другом, потому что жестоко боялся любви. Ты нравилась мне своей молодостью и красотою и была соблазном для моей души. Все сближало нас еще тесней. Подвижная и чувствительная, хотя желающая скрыть свою чувствительность, ты поражала и трогала меня. Ты увлекала меня от дружбы к любви, и я искренно говорил тебе, что не мог быть твоим другом. Тонкие остроты, слетающие молниеносно с твоих уст и удивляющие своей неожиданностью, пленяли меня, и когда я думал, я был взволнован.
Это волнение меня беспокоило.
Но я разуверял себя, я говорил себе: я столько видел женщин, у меня было столько возлюбленных! Она так неопытна! Как она может победить! Это ребенок. Но этот ребенок, такой нежный, льстил моему самолюбию жадным вниманием, с каким он слушал меня. То, как он считался с тем, что я говорил, и оценивал каждое мое слово, восхищало меня и делалась для меня необходимым. Мы любили друг друга, не желая признаваться себе в этом. Моя София, такая простая и наивная, казалась мне образцом искренности и чувствительности: ей не хватало только страстности, но любовь втихомолку обещала мне и это. Она не походила ни на кого и была даже странной, на все так шло к ней, даже суровый вид, что мне хотелось овладеть ею, и что-то уверяло меня, что я добьюсь своего. Я не ошибся, но, соблазняя, я соблазнился сам — этого я не ждал и даже боялся. Каким я был безумцем! От такого счастья хотел отказаться! Я ставил любовь выше гордости. Прости меня, моя София, прости. Я не знал наслаждений взаимной нежности, только ты заставила меня вкусить их. Я искупил свое преступление. Я люблю свои цепи сильней, чем боялся их.
_______
Привычка обманывать женщин обычно лишает мужчин способности быть постоянными, тогда как у меня это – то именно породило тоску по возлюбленной, подобной тебе, о которой я не надеялся, однако, встретил, и достоинства которой я тем более ценю, чем сильнее я ее желал. Но существует множество достойных любви! Я это вижу со времени обрушившегося на меня несчастья, но ни у кого направление ума, манера думать и характер, не обладали теми пленительными для меня свойствами, как у тебя. Я не мог бы любить женщину без душевного богатства, ибо я должен высказываться пред моей подругой. Вычурное остроумие утомляет меня: кто обладал им в большей степени, чем г-жа Фейлан? Аффектация, на мой взгляд, так же относится к естественности, как румяна к красоте; то есть: они не только не нужны тому, кого хотят украсить, но даже вредны. Значит — мне надлежало найти душу простую, изящную, устойчивую и веселую. У меня так мало обычных предрассудков, мои мнения так несхожи с мнениями всего света, что женщина, сотканная из мелочности и раздираемая постоянными рефлексами, не могла бы ко мне подойти. В тебе я встретил энергию, твердость, силу, решительность. На это еще не все; мой характер неровен, моя восприимчивость чудовищна, моя пылкость исключительна; и потому мне нужна была нежная и краткая женщина, способная меня умиротворять, и я не смел надеяться, чтобы эти превосходные качества оказались бы в соединении со сталь редкостными добродетелями, — обычно это не встречается. И все же, я нашел все это в тебе, моя дорогая подруга. Так подумай же о том, — что ты для меня; все здание моего счастья построено на тебе. Не сердись, что, я дрожу при одной мысли о могущей угрожать нам опасности, и что я считаю тебя за благо, бесконечно более дорогое для меня, чем я для тебя. Мой характер уже был сложившимся, — а твой еще нет; мои принципы тверды, ты же еще только начала думать о необходимости иметь их. Ты могла бы найти в мире другого рода привязанность и счастье, чем то, которое суждено тебе в объятиях твоего Габриеля; но София была необходима для моего счастья; одна она способна была дать мне его.
______
Среда, 9 января
Моя дорогая, моя единственная подруга, я облил слезами, покрыл поцелуями твои письма. О, мой друг, моя София, от какой тяжести ты освободила мою грудь! Но еще сколько ее остается! Ах, ты ничего не пишешь о себе, о своем здоровье! Письмо твое написано среди мук, — я это вижу; ты прибавила только слово, только одно слово после события. И как трепетно оно написано! Неровные буквы истерзали мне сердце! Божественное, божественное внимание! Видно твоя душа, — твоя везде! На как же ты себя чувствуешь? Скажи мне, скажи же это мне, моя София! Как мне успокоиться? Ах, на сердце у меня тяжело, а было еще мрачнее. Пусть тебя не тревожит беспорядочность этого письма и мой изменившийся почерк; известие выбило меня из колеи; мое волнение слишком сильно и слишком естественно. Я не даю себе времени прийти в себя, ибо не хочу, чтобы по моей вине отсрочилось удовольствие, которое ты испытаешь при виде этого письма.
Милая, милая София, и так, ты — мать! О! и твое дитя не будет у тебя отнято! Пусть оно смягчит твое горе и твои страдания! Я говорю — твое дитя,- ах, я ведь знаю, что оно и мое. Никогда твой друг не откажется от сладкого имени отца… Жестокая София, ты попрекаешь меня моим несчастьем. Великий Боже! разве, не я причинил твое, и поверь, что ничто другое не в состоянии меня занимать. Но успокойся, умоляю тебя, а, моя радость! Вспомни, что ты -половина моей души; ты бы слилась с моею жизнью, если бы не заботилась а своей… Ты нуждаешься в душевном покое, мая София; я умоляю тебя, пощади себя, побереги для более счастливых времен. Уверенность в том, что ты получишь это письмо, была бы мне очень утешительна; если ты захочешь подтвердить мне это, оповести меня о твоем состоянии, расскажи мне, как себя чувствуешь, и, прежде всего, не обманывай меня… О, не обманывай меня, напиши, коль скоро ты сможешь эта сделать без опасностей и затруднений. Душа моя страждет, но у меня еще есть силы, а у тебя их уже нет; поэтому не торопись, и пусть я еще помучаюсь.
У моей дочери мои черты, — говоришь ты? Ты принесла ей этим печальный дар, но пусть у нее будет твоя душа, тогда она будет богата, тогда природа ее чудесно вознаградит за изъяны ее рождения… Ах, пожалуй, она будет чересчур впечатлительна. Но какие бы страдания не причиняла впечатлительность, — еще больше приносит она добра.
Не хочу тебе писать много; не хочу и не могу. Боюсь за свое сердце, за свою голову, за твое состояние. Моя подруга, моя София, прошу тебя на коленях, даже требую от тебя, заклинаю тебя именем твоей дочери, ее отца, твоими клятвами, твоею нежностью, о которой ты говоришь, не решаясь ее выразить, — береги себя! Не пренебрегай ничем, что может быстро восстановить твое здоровье и силы; обрати на себя часть благородной и изумительной стойкости твоей. Будь здорова! Прощай, моя радость и жизнь!
Загрузка...