Нечего было тревожить душу и ворошить прошлое. Я все-таки всегда подозревала, что сильнее всех в жизни любила именно его. Поэтому и помню то лето всю жизнь, поэтому и злюсь на супруга за выброшенные письма и фотографии, хоть он и просил тысячу раз прощения за свой поступок, поэтому и храню оставшиеся, совсем незначительные по содержанию, послания от него и написанные, но не отправленные – от меня к нему.
Зачем ходить, бродить вдоль берегов,
Ночей не спать, ко тьме приглядываясь мрачно?
На то она и первая любовь,
Чтоб быть ей не особенно удачной.
Тот юноша давно уже с другой,
Его забуду я когда-нибудь едва ли.
На то она и первая любовь,
Чтоб мы потом ее не забывали.
Муж почти никогда не ревновал меня так: открыто, откровенно не таясь и даже не оправдываясь, не скрываясь тщательно за бравадой или насмешкой. И только один раз мы говорили с ним на эту тему, когда, после моего приезда с Юга, я выяснила, что он сжег фотографии и письма от Алика, где хотя бы раз проскальзывало ласковое слово в мой адрес. И это, не смотря на то, что у меня хранились письма и от других парней, где мне прямым текстом объяснялись в любви.
Тогда муж и сказал мне, что ревнует меня только к моей первой любви, потому что уверен, что я любила его, а, может, люблю до сих пор.
Проницательность моего супруга всегда делала ему честь. Мне всегда становилось страшно от его догадок. Или он меня действительно так сильно любил, что чувствовал все это не просто сердцем, а всей кожей, или просто говорил в нем чисто мужской собственнический инстинкт? Но сейчас не о нем.
Ну, что ж, он был прав. Конечно, это не значит, что я всю жизнь страдала и мучилась, постоянно вспоминая о первой неудавшейся любви. Все гораздо проще – мне не надо было вспоминать, так как я не забывала. Просто болезнь чаще всего находилась в стадии ремиссии. Но иногда наступало обострение. Как сейчас, например. Но раньше у меня была семья: муж, дети, требующие внимания, работа, наконец. А сейчас слишком много свободного времени и я мыслями все чаще возвращаюсь к воспоминаниям. А самые светлые воспоминания, конечно, о молодости.
Это потом, позже, по его письмам я поняла, что он не любил меня, не видел в наших отношениях будущего, но, вопреки всему, любила… Или это просто тоска по юности, когда чувства были яркими и свежими, а любовь – светлой, невинной и наивной? Может быть, может быть…
Два лета счастья
По ту сторону дождя – это о нем. Так все красиво и романтично начиналось: неожиданная встреча, внезапно нахлынувшие чувства… Ну а как же иначе? Юная девушка, молодой, романтически настроенный юноша, темные южные ночи, плеск морского прибоя и огромная Луна, молчаливая свидетельница робких прикосновений, нежных поцелуев и тихого ласкового шепота.
Он очень сильно отличался от остальных моих поклонников: имя, воспитание, голос, взгляд…
Ласковый взгляд синих глаз исподлобья, чуть насмешливая улыбка, легкое нежное касание руки… Сейчас сказали бы – сексуально. Тогда я не знала таких слов и просто таяла от охватывающих меня незнакомых чувств и нахлынувших странных желаний. Он меня не соблазнял – специально, он просто наслаждался моим обществом и не скрывал своего восхищения. И я верила.
Голос – мягкий баритон. Насмешливый, чуть более высокий, чем положено быть баритону – в обычном общении, и значительно ниже, с чуть слышными бархатными интонациями – в интимном разговоре. Он никогда не повышал голоса, не смеялся громко, как обычно делают люди, чтобы привлечь к себе внимание, но обаяние не скроешь и не спрячешь. Вот и у него не получалось. И я влюблялась все больше и больше.
Только став старше, я поняла, что в нем меня так завораживало: интеллигентность, умение держать себя в руках, чувство такта, уважение к женщине, наконец. Видимо, эти качества воспитывали в нем с детства. И именно они ставили крест на продолжение наших отношений. Странно? Отнюдь. Мы стояли на разных ступенях социальной лестницы. Он родился и вырос в интеллигентной семье, в крупном городе – столице Армении, учился в вузе. Я – провинциальная девочка из небольшого курортного даже не города, маленького поселка, выросшая в семье рабочих, которые писали-то с трудом, не говоря уже о большем. Всё: воспитание, образование, национальная культура были против наших долгих отношений, но вряд ли это понимала молоденькая влюбленная девушка. А вот мама моя это поняла с одного взгляда, на одном женском инстинкте.
По своей молодости и неопытности я принимала его воспитанность, интерес к милой, юной, непосредственной девушке за любовь. Никогда, ни словом, ни взглядом, ни жестом, он не осуждал меня, не пытался взять верх в споре, никогда не показывал своего превосходства надо мной. Он просто наслаждался моментом.
Я ему нравилась внешне, забавляла своим взбалмошным характером, но влюбиться в меня он бы просто не смог. Я поняла это уже через годы. А тогда я так восхищалась им, так радовалась нашим отношениям, что не замечала очевидного. Вот уж действительно меня обманывать не нужно, я сам обманываться рад.
И, наконец, имя. При знакомстве он назвал свое имя – Алик. Так я его и звала. Но позже заметила, что друзья называют его иначе: Амо, Амик. На мой недоуменный вопрос он ответил, что по паспорту у него совершенно другое имя, которое удивляет русских, поэтому он и назвался Аликом. А настоящее имя – Гамлет. Я не поверила и получила в свое распоряжение, в качестве доказательства, паспорт. Действительно, Гамлет М. Но для меня он навсегда остался Аликом. Вернее, Аленькой. Аленька, Аленька…
Не откликается пространство,
Безмолвствует пустыня ночи…
Тот август я запомнила на всю жизнь. Я работала по сменам: после первой смены возвра-щалась в 6-7 часов вечера и, быстро поев и переодевшись, бежала в кемпинг, если были там танцы, или к клубу. Он ждал, он всегда ждал меня или шел навстречу. Как-то летела я на свидание (это он говорил, что походка у меня – летящая) и заметила парня, что неторопливо шел мне навстречу: высокий, худощавый с иссиня-черными волосами и чуть насмешливой белозубой улыбкой… Вот кому-то повезло! – подумала я… и влетела прямо в его объятья. Не узнала и позавидовала сама себе! (Почему-то запомнила, что на нем темно-синяя, в цвет глаз, рубашка с мелкими желтыми пуговицами. Странно, никогда не обращала внимания на одежду.) Мы подолгу гуляли по совхозу, сидели на берегу моря, говорили, молчали, целовались…
Если я работала во вторую смену, то возвращалась поздно – ближе к полуночи, тогда он ждал меня на остановке. И, понимая, что я устала, приглашал к себе. Он с другом Сашей снимал комнату на окраине нашего поселка. Мы с Аликом сидели вдвоем (куда девался бедный Саша на это время, ума не приложу), слушали модных тогда, но не очень доступ-ных, Высоцкого и Рубашкина. Я так уставала на своем консервном заводе, что иногда просто засыпала в объятиях парня и, что удивительно, он берег мой сон и почти совсем не посягал на мою девичью честь.
Хотя то, что он меня хочет и достаточно сильно, я не просто догадывалась, я чувствовала это физически. И он, в принципе, понимал по моей реакции на него, что я долго сопротивляться не буду. Но не трогал. И это вызывала уважение.
Я родилась и жила до 18 лет на курорте, знакомилась со многими приезжими парнями, была не лишена привлекательности (да в этом возрасте ни одну девушку нельзя назвать некрасивой, если природа-мать хоть как-то к ней благосклонна), и большинство из ребят после трех дней знакомства так или иначе пытались… гм-мм, пойти на поводу древнего инстинкта. Видимо, считали, что на юге многие девушки более раскованы в этом вопросе. К их большому сожалению, моя мама считала иначе и умудрилась вбить в мою юную легкомысленную головку простую мысль: отдаваться надо любимому, чтобы не было мучительно больно. Потом.
Кстати. Именно этот, пусть небольшой, но все-таки опыт в интимных отношениях мужчины и женщины, стал причиной разлада в моей будущей супружеской жизни. Очень уж сильным был контраст. И причина была совсем не в моем пуританском воспитании, как считал мой муж.
Город: Сочи