Бодлэр – г-же Мари
БОДЛЭР, Шарль (1821 — 1867), знаменитый поэт, родоначальник модернизма и эстетизма в литературе, уже в зрелом возрасте любил светскую женщину, г-жу Сабатье, олицетворявшую для него недосягаемую Мечту, — противопоставляемую им реальной действительности. Отношения Бодлэра к г-же Сабатье – изысканно-идеальные, и к мулатке Жанне Дювале, — утонченно-эротические, характеризуют его отношение к поэзии и прозе жизни; преодолеть последнюю «Искусством, опьянением или добродетелью» он призывал всеми чарами своего ума и таланта.
Сударыня,
Возможно ли, что я не должен больше с вами встречаться? Это для меня очень значительный вопрос, так как дошло до того, что ваше отсутствие уже составляет для меня огромное лишение.
Узнав, что вы отказываетесь позировать, и что неволено я являюсь этому причиной — я ощутил странную грусть.
Я хотел вам писать, несмотря на то, что я — не сторонник писем; почти, всегда потом в них раскаиваются. Но я не рискую ничем, ибо решился предаться вам навсегда.
Знаете ли вы, что наш долгий разговор в четверг был очень странным? Последствием этого разговора было мое новое настроение, заставившее меня написать это письмо.
Мужчина, говорящий: Я вас люблю, умоляющий, и женщина, отвечающая: Любить вас? Мне! Никогда! Я люблю лишь одного, горе тому, кто пришел бы после него; он не добился бы ничего, кроме моего равнодушия и моего презрения. И этот самый мужчина, ради только одного удовольствия смотреть подольше в ваши глаза, позволяет вам говорить о другом, говорите исключительно о нем, восторгается только им, думать только о нем. Последствием всех этих признаний для меня было нечто очень странное: теперь вы для меня уже не просто желанная женщина, но женщина, которую любят за ее прямоту, за ее страсть, за ее остроту, за ее молодость, за ее беззаветность.
Я многое потерял при этих обяснениях, ибо вы были так решительны, что я должен был тотчас вам подчиниться… Но вы, сударыня, — вы при этом много выиграли: вы внушили мне уважение и глубокое почтение. Будете всегда такою же, и сохраните эту страсть, делающую вас столе прекрасной, столе счастливой.
Придите опять, умоляю вас, и я буду скромен и кроток в моих желаниях. Я был достоин вашего презрения, когда ответил вам, что удовольствуюсь крохами. Я солгал. О! если бы вы знали, как вы были хороши в этот вечер! Я не смею расточать вам похвал. Это так банально, — но ваши глаза, ваши губы, вся вы — восторженная и пылкая, проноситесь сейчас пред моими сомкнутыми очами, — и я чувствую, что это — бесповоротно.
Придите снова, — умоляю вас об этом на коленях; я не говорю вам, что вы найдете меня бесчувственным; и, однако же, вы не можете воспретите моему воображению витать вокруг ваших плеч, вокруг ваших прекрасных рук, вокруг ваших глаз, в которых отражена вся ваша жизнь, вокруг всего вашего очаровательного телесного облика; нет, я знаю, что этого вы не в состоянии сделать; но будете спокойны, — вы для меня предмет культа, и мне невозможно вас омрачите; я хочу всегда видеть вас такой же лучезарной, какой вы были. Вся вы — такая милая, такая прекрасная, обвеянная такою нежностью. Вы олицетворяете для меня жизнь и движете, не столько вашими стремительными жестами и пылкостью вашей натуры, но больше всего вашими глазами, которые способны зажечь поэта на бессмертную любовь. Как выразите вам, до какой степени я люблю ваши глаза, и как ценю вашу красоту? В ней заключены два противоречивые очарования, которые в вас, однако, не противоречат одно другому, — это очарование ребенка и очарование женщины. О! верьте мне, я говорю это от чистого сердца; вы — достойны обожания, и я люблю вас всею душою. Какое-то благоговейное чувство привязало меня к вам навеки. Вопреки вашей воле, вы будете отныне моим талисманом, моей силой. Я люблю вас, Мария, — это неоспоримо; но любовь моя к вам — это любовь верующего к Богу; и потому никогда не называйте земным именем этот таинственный и духовный культ, эту целомудренную и нежную привязанность, соединяющую мою душу с вашей, — вопреки вашему желанию, это было бы святотатством. — Я был мертвым, — вы меня воскресили. О! вы еще не знаете всего, чем я вам обязан! В вашем ангельском взгляде я обрел неведомое блаженство; ваши глаза научили меня духовно радоваться самому изысканному и высокому чувству. Отныне вы моя единственная царица, моя любовь и красота; вы — часть меня самого, преображенного духовной сущностью.
Через вас, Мария, я сделаюсь великим и сильным. Подобно Петрарке, я увековечу мою Лауру. Будете моим Ангелом-Хранителем, моей Музой и моей Мадонной, и ведите меня по пути прекрасного.
Соблаговолите ответить мне хоте одним слоевом, — умоляю вас, — одно лишь слово. В жизни каждого бывают дни сомнений и решений, когда выражения дружбы, одного взгляда, какой-нибудь записки достаточно, чтобы толкнуть вас на глупость или безумство! Клянусь вам, что сейчас я в таком состоянии. Одно ваше слово будет для меня святыней, на которую смотрят с благоговением, и заучивают наизусть! Если бы вы знали, до какой степени вы любимы! Смотрите, я склоняюсь к вашим ногам; одно слово, скажите одно слово… Нет, вы его не скажете!
Счастлив, тысячу раз счастлив тот, кто избрал вас среди всех, вас, столе прекрасную и нежную, такую обворожительную умом, сердцем и способностями! Какая бы женщина могла вас когда заменить? Я не осмеливаюсь домогаться свидания, — вы мне отказали бы. Я предпочитаю ожидать.
Я буду ждать годы, и когда вы увидите, как неизменно вас любят, с каким почтением, с каким абсолютным бескорыстием, тогда вы вспомните, как вы вначале дурно обращались со мною, и сознаетесь, что это было нехорошо.
В конце-концов, я не имею права отражать удары, которые моему кумиру заблагорассудиться мне наносите. Вам нравится меня выгонять, — мне нравится вас обожать.
15. Cite d’Orleans.
* * *
Понедельник, 9 мая
Искренно прошу у вас, сударыня, тысячу раз прощения за эти глупые анонимные вирши, которые отдают ребячеством, но что делать? Я также эгоистичен как дети и больные. Когда я страдаю, я думаю о любимых людях. О вас я почти всегда думаю в стихах, и когда стихи готовы, я не умею побороть желания показать их той, которая мне их внушила. И в то же время я сам прячусь, как человек безумно боящийся смешного, — не заключается ли в любви какого-то смешного элемента? — в особенности для тех, которых она не коснулась.
Но клянусь вам, что я объясняюсь в последний раз; и если моя пламенная симпатия к вам продлится еще столько же, сколько она длилась до того, как я сказал вам хоте одно слово, — мы доживем с вами до старости.
Как бы нелепо вам все это не казалось, — представьте себе, что есть сердце, над которым вы не могли бы посмеется без жестокости, и в котором ваш образ запечатлен навеки.
Une fois, une seule, aimable et bonne femme
A mon bras votre bras poli.
* * *
Четверг, 16 февраля
Я не знаю какого мнения женщины о поклонении, предметом которого они иной раз являются. Некоторые утверждают, что они должны находить это совершенно естественным; другие же думают, что они должны над этим смеяться. Таким образом разделяют всех женщин на тщеславных и циничных. Что касается меня, то я нахожу, что настоящие женщины могут быть только горды и счастливы своим благодетельным воздействием. Я не знаю, снизойдет ли когда-нибудь на меня эта высшая милость — найти опору в той власти, которую вы обрели надо мной, и в той бесконечной лучезарности, которую излучает ваш образ, запечатленный в моем мозгу. Но сейчас я только счастлив снова поклясться вам, что никогда еще любовь не была более бескорыстной, более идеальной, более проникнутой почтением, как та, которую я втайне питаю к вам, и которую я всегда буду скрывать со старанием, внушаемым мне этим нежным почтением.
Que diras-tu, ce soir, pauvre ame solitaire,
Que diras-tu, mon Coeur, Coeur autrefois fietri
Загрузка...
Это настолько пронизанное любовью и покорностью признание, что к нему просто невозможно остаться равнодушным.Только благодаря таким признанием, все-таки веришь в то, что настоящая любовь это дар и ее не так часто встретишь
Очень возвышенное и трепетное признание.Как я завидую ему..Любовь прекрасна даже не взаимная!
Да,красиво,порывисто,но…недолговечно!Душа поэта всегда склонна к импульсам,часто они проходят.Поэтому не стоит ожидать от них постоянства!Я уверен,что г-н Бодлер,некоторое время спустя,уже не думал о вышеуказанной г-же подобным же образом!Для символиста и декадента-реальная женщина и любовь к ней лишь-заменитель его любви к женщине-идеалу…