Не для меня… VI
Беги, товарищ майор. Беги. Только вот куда убежишь от самого себя? От самого себя некуда податься. Некуда скрыться. Вот тут и произошло все то, что потом перевернуло всю мою жизнь. Если вы помните, я говорил вам, что я очень быстро отхожу от гнева. Но только не в этот раз. Вот теперь я по настоящему, разозлился. Причем и до сих пор та волна гнева, которую я поймал при расставании с нею, прорывается сквозь мои слова неудержимой пеной так, что со мною просто невозможно общаться. Чему я собственно и очень рад. Короче, вне себя от ярости и своих глупых ошибок, я вернулся домой открытым каналом. Что это значит? Ну, в нашей профессии есть множество потайных способов передвижения по этому миру. Но не в этот раз. Мне было плевать. Плевать на все, что произойдет потом. На все последствия и продолжительную промывку мозгов на ковре у начальства. Я просто решил все забыть. И уйти туда, где зелень гор скрывает тех, кто способен убивать из засады. Наверное, вы думает, что я сделал это что бы забыть о ней? Ну, да. Конечно же вы правы. Я лез на острие ножа, понимая, что теперь моя жизнь может закончиться очень быстро. Но мне так хотелось освободить ее от обязанности ко мне. Конечно же меня быстро списали в обойму пенсионеров и я оказался там, где и хотел остаться. Меня понизили в должности до инструктора рукопашного боя, чему я был несказанно рад. Я дубасил своих подчиненных и неокрепших еще оппонентов по службе с такой неудержимостью, что некоторые из них вынуждены были подать рапорт о переводе в другие структуры нашей обширной службы. Но с другой стороны, тот кто упорно продолжал подставлять свою голову под мои тяжелые кулаки, получал бесценный опыт выживания. Потом еще мы ходили на групповую «охоту». Ну, это когда про очередные взрывы в газетных колонках пишут «боевики», а думающие люди подразумевают «спецназ». Но мне было грустно. Не знаю, как вам объяснить это состояние, но я потерял радость игры со смертью. Вы думаете я начал ее боятся? Глупости. Я начал ее искать, но она убегала от меня без оглядки. Конечно же я иногда просматривал тот самый злополучный адрес электронной почты, но он оставался пуст. И это выводило меня из равновесия еще больше. Нет, не потому что я поступил глупо, а потому что мне показалось, что я ошибся в оценки ситуации. Впервые в своей жизни. Мне показалось, что я обманулся в своих наблюдениях и проклинал свою спесь последними словами.
-Придурок! Ослиная морда! – Ругал я сам себя, вспоминая тот миг, когда мой губы коснулись ее губ. Потом еще, стоя в проеме автобусной двери, я оглянулся и увидел, как она прижимает к груди свои руки и маленькая слезинка медленно ползет вниз по ее бледной щеке. Я развернулся на месте и крикнул ей в след ее падения:
— Primo pallavolo, позвони мне! – Я улыбнулся и сделал ей рукой знак телефонной трубки. Идиот! Она коротко кивнула головой и ее лицо опять покрылось бледными пятнышками внутренней боли. Автобус тронулся, и она бессильно рухнула на зеленый газон стоянки. Как я себя ругал в тот день. Если б вы знали, как я себя ненавидел! Порою мне просто не хватало слов, что бы обозвать самого себя. Но может быть главное слово из них, было слово – глупость. Непростительная ошибка, глупость моего сердца. Но так устроен этот мир. В нем существуют ошибки. Просительные или нет. Но они существуют, заставляя страдать нас при их воспоминании снова и снова. Так прошло два долгих месяца. В течении этого времени, я очень точно научился различать голос своей мамы, который так неожиданно зазвучал во мне первый раз, там, далеко. В той стране, где растут высокие пальмы, и светит жаркое солнце. Нет, конечно же я помнил ее голос. Хотя мне и было то тогда 6 лет от роду, когда они вместе с отцом и двумя старшими братьям покинули меня, сгорев в автомобильной катастрофе. Но голос мамы, ее тембр, остался со мною навсегда. Просто я его забыл. Со времен конечно же. Я ведь стал взрослым. Но именно в эти дни непонятного для меня ожидания и непонятной для меня надежды, я с новой силой ощутил боль отсутствия материнского тепла. Мне было больно. Я начал пить. Пить много и беспробудно. Но свойство моего тела не изменилось со временем и спиртное никак не хотело задерживаться у меня в крови. Но мне нужен был сам процесс безудержного застолья, солдатских песен, дыма папирос. Этот процесс заглушал мой внутренний голос, который твердил только одно:
— Оставь все как есть.
Легко говорить. Трудно сделать. Изредка посматривая на страницы инета, я все больше и больше приходил к ощущению, что я совершил ошибку. Непростительную, глупую ошибку мальчишки. Возомнившего тогда о себе невесть что. Но вот однажды все было кончено. По прошествии 28 ми дней, я небрежно ткнул в очередной раз кнопку интернета и струйки холодных мурашек окатили мой спину. Она написала письмо. Двадцать восемь долгих дней, но она ответила мне, моя Primo pallavolo!
— А ты ж твою маму кочерыжка! – Крякнул я от неожиданности и ударил рукой по крепко сбитому столику в нашей палатке. Консервные банки и пустые следы нашей вчерашней посиделки, дружно подпрыгнули вверх и веселой гурьбой шлепнулись на пол. Пропал! Сгорел! Вот теперь вообще все пропало! — Так думал я, в сотый раз, вглядываясь в этот маленький экран сотового телефона, не в силах понять всей сущности происходящего со мною. За этим маленьким конвертиком на экране дисплея лежала вся моя жизнь. Наверное вы думает, что я очень сильный человек? Ошибаетесь. Сильный человек это тот, кто умеет преодолевать свой страх в любых ситуациях. Мне так казалось, что я умею его преодолевать. Но вот оказалось, что это совсем не так. В течении двух долгих дней, я так и не смог открыть ее письмо. Я испугался. Как последний, трусливый зайчишка, я испугался ее любви.
-Наверно там ничего нет. Наверное, кто то ошибся и прислал мне письмо. – Уговаривал я сам себя в глупой надежде на непредвиденную ошибку. Но кто мог кроме нее прислать мне письмо на мой второпях придуманный адрес? Короче, вечером на исходе второго дня, я решительно нажал кнопку ответа. Он гласил:
— Здравствуйте. Я не знаю, что Вам написать. Но я Вас люблю!
— А а а а а, — заорал я так громко, что разбудил в палатке чуть не всю бригаду, вернувшуюся с ночного дозора. Наверное вы думаете, что я кричал от радости. Ошибаетесь. Я кричал от боли. От боли в груди. Что то там так защемило, так закипело, что я окончательно перестал контролировать себя. Я выскочил из палатки и в течении суток прибыл на базу в свой любимый уголок, моего любимого города. Меня приняли так, как будто ничего не случилось. Всем было ясно, что моя пенсия — это свершившийся факт, но бывших сотрудников у нас не бывает. Бывают только выбывшие. По состоянию здоровья. Или погибшие при исполнении задания. Идти мне было совершенно некуда. Поговорить с кем то, так же. Мне оставалось надеется, что я смогу еще раз ее увидеть. Я написал ей письмо. Надеюсь, что вы меня за это не осудите. Наверное это была опять ошибка. Оно вместилось в одну строку. Точнее в цифры моего сотового телефона: + 7 9… .1… 0… ..
Зачем я это сделал? Не знаю. Потом я, конечно же сорвался и опять уехал туда, где каждый день в котором отсутствую шмели и пчелы буравящие бруствер окопа при обстреле, считается потерянным днем жизни. Мне опять было грустно. Я не знал, зачем я это сделал. На что я надеялся. И только голос мамы, который звучал во мне все чаще и чаще, не давал мне усомниться в своей правоте:
— Зачем я так поступил? Почему? Кто я, кто она? Говорил я сам себе, вступая в невидимый диалог с материнским сердцем, так давно и так безвозвратно покинувшим меня на этой земле.
— А о ней ты подумал? – Невидимо отвечала она мне. – О ней ты подумал?
-Что я могу сделать? – Говорил я маме в ответ. Ты видишь как мне тяжело.
— А этой девочке легче? Невидимо возражала мне моя мамочка и была конечно же права. Как женщина. В любви всегда есть пострадавшие и победившие. Кто то должен страдать больше чем другой. Но, наверное, это и справедливо. Т.к. в основе самой жизни, в ее философии, заложено неравенство. Да. Конечно же. Я совсем забыл написать, что после некоторого раздумья, я вставил там, в своем письме к моей Primo pallavolo свое имя. Сначала я хотел написать его настоящее созвучие. Но подумав, написал «Алекс». Привычка к перестраховке, вбитая в мой мозг практически с пеленок и тут дала о себе знать. Я совсем не хотел ее обманывать. Но люди моей профессии никогда, слышите, никогда не думают только о себе. Или своей выгоде. Да, они совсем не против того, что бы заработать много денег и стать богатыми. Но главное для них, это чувство ответственности перед своими соратниками. Пусть я буду для нее «Алексом». Что в этом плохого? Думаю, что в этом нет ничего плохого. И только тогда, когда я отправил ей свое письмо, кажется я все понял. Я понял, что это Судьба. Она зовет меня туда, где произойдет окончание моей солдатской жизни. Все было решено. И я это принял как знак свыше. Ну, что ж. Когда-нибудь все должно было кончится. Тут или там. Какая разница. Но неужели это конец? Вот такой неожиданный и такой не предвиденный. Думал я в сотый и тысячный раз поглаживая зеленый дисплей своего телефона. На дне которого лежало ее письмо, убившее во мне последнюю надежду на исправление той ошибки. На исправление той самой, роковой ошибки, которую я совершил в одной далекой стране. Ошибки в оценке своей смерти. Боюсь ли я смерти, спросите вы? Конечно же да! Ее боятся все. И не верьте этим расхожим словам о том, что все мы рано или поздно умрем. И всякие напомаженные герои с экранов ТВ вещают вам о своем абсолютном безразличии к ее рубежу. Смерть неизбежна. И это знает каждый. Но каждый стремиться избежать ее как можно дольше. Хмм… Избегаю ли теперь ее я, спросите вы? Сегодня я точно и определенно могу ответить – да! До той встречи там, в той далекой стране я был одинок. И только игра со смертью привлекала меня в этой жизни. Как будто это была игра в прятки. Но по всей видимости эта игра была закончена. И я проиграл свою главную битву. Битву за свое сердце. Теперь в нем, кроме моей солдатской Судьбы, поселился этот маленький конвертик, чей знак так и остался одиноко раскрытым на дисплее моего сотового телефона. Чей номер был известен только тем, кто способен понять его значение. Но теперь выходит, что это было известно не только им. Но и ей. Моей Primo pallavolo. Наверное, вы считаете меня глупым человеком? Ну, что ж. Каждый имеет право на свое и только свое мнение. Я проиграл. Впервые в своей жизни я проиграл сражение, не успев его даже начать, как следует. Осталось дождаться лишь окончания этой прелюдии. И сыграть свою последнюю партию в этом безграничном спектакле под названием жизнь. Да, конечно же. Еще есть долг перед моими соратниками. Но этот день был последним в нашей совместной жизни. Я это почувствовал всей душой. Вы думаете, мне было жалко расставаться сними? Наверное, да. Я еще не совсем понимал, что происходит со мною. Но в какой то миг мне вдруг показалось, что я умер. Не знаю как объяснить вам это состояние. Но как будто я умер для них. И родился для жизни с ней. Почему? Не могу вам ответить. Как и не смог ответить отказом на приказ о захвате подпольного завода по производству денег, в одном из горных ущелий, одной горной страны. И знаете, я как то очень отчетливо осознал, что сегодня все кончится. Все завершится именно сегодня. Что именно? Я опять не смогу вам ответить. Но долг есть долг. И пусть этот последний выход с моими соратниками таит в себе немало опасностей. Но я не могу отказать им в поддержке, пусть даже ценою своей жизни и нашего с ней будущего. Я Солдат. Я родился им. И надеюсь умереть им. Здесь или там. Какая разница? Короче, приказ есть приказ. Готовься к штурму «Алекс» или как тебя там. Впрочем, это уже не так важно. Какая разница как меня зовут. Какая разница, куда мне идти. Какая мне разница, какая там будет погода и пришлют ли нам поддержку с воздуха, если что то пойдет не так. Как это было уже не раз и не два. Мне уже все равно в этой жизни. Т.к. моя смерть вошла в мое сердце очень давно. Целых тридцать два дня назад. Вернее, не сама смерть, а ее преддверие, которое я увидел в глубине ее зеленый глаз, там, на волейбольной площадке, среди знойного лета и теплого моря.
Мы вышли на рассвете. Работали четко и быстро. Но как всегда, жизнь состоящая из множества стечений обстоятельств, внесла свои коррективы и в этот продуманный план. Наших врагов оказалось там гораздо больше, чем донесла разведка, и мы плотно застряли на этом объекте. Были ли у нас потери, спросите вы. Да, их было достаточно. Сколько положили мы, этого вам никто не скажет. Работа у нас такая, защищать свою родину. И молчать тогда, когда тебя ни о чем не спрашивают. Помню, что все как то очень сильно там затянулось. И против плана по ликвидации той территории, стала играть теперь и сама природа. Солнце быстро склонялось к закату, а мы плотно застряли в глиняных лабиринтах той деревушки. Конечно же мы возьмем и этот объект. В этом нет никакого сомнения. Но я вдруг почувствовал дикую усталость. И такую тяжесть в груди, о которой я раньше даже не подозревал. Я опустился на правое колено, проверил по привычке обойму автомата и медленно опустил голову в низ. На какое то мгновение я подумал, что я умер. Но нет. Я был жив и четко слышал, как мои подчиненные короткими очередями добивали очаги сопротивления, расположенные прямо предо мною. До нашей атаки оставалось несколько секунд. И в этот момент волна неподдельного страха накрыла все мое существо с такой силой, что я невольно застонал от ее удара. Чего я испугался, спросите вы? Смерти? Ерунда. Неизвестности? Глупости. Я вдруг осознал, что если я сегодня погибну, то она останется несчастной на всю свою оставшуюся жизнь. Короткую или длинную. Я в сотый раз ругал себя последними словами за тот поступок, который я совершил там, в том проклятом отпуске. Я дал ей надежду. Тогда я дал ей надежду на лучшее время в ее жизни. И я просто не мог обмануть ее ожиданий.
— Ты не погибнешь – шептал мне внутренний голос.
— Все может быть – твердил мне в ответ мой разум. Я струсил, думаете вы? Нет. Я просто впервые в жизни понял, я вдруг осознал, что значит одиночество на этой земле. Она подобно медленно действующему яду отравить все ваше существо и превратить вас в жалкую тень и подобие человека. Я медленно поднял голову вверх, проверил предохранитель автомата и дал команду к штурму. Последнему штурму в моей жизни. Я выбросился из за укрытия и в этот момент зазвонил телефон:
— Туда ж твою кочерыжку. – Подумал я, срываясь с места и падая за прикрытие, открыл огонь на поражение.
-Вовремя, однако ж. – Продолжал ворчать я себе под нос, невольно отсчитывая остаток патронов в рожке. Мое оружие коротко всхлипнуло и выбросив из амбразуры затвора последнюю гильзу, умолкло навсегда. Почему навсегда? Да потому что это был мой последний бой. В этой короткой жизни, это был мой последний выстрел и мой последний патрон. Вы когда-нибудь слышали как падает опустевшая гильза? Как она мелодично звенит, падая на твердую поверхность земли. Как она отдав все силы своему хозяину, валится обессилено на пол, но продолжает еще жить в этом последней шаге от своей смерти. Мелодия. Ее мелодия. Она ведь никогда не падет с одинаковым звуком. В этой мелодии, есть множество оттенков и разногласий. Я множество раз слышал ее падение, но именно в тот день ее голос был для меня особенно важным. Может быть только поэтому я так отчетливо его помню. В какой то момент мне показалось, что она, это пустая гильза напоминает мне мою пустую жизнь. В которой я не успел сделать ничего хорошего. По крайне мере мне так тогда показалось. В ее мелодии я вдруг услышал окончание своей песни на этой земле. Привычно скинув со своего плеча ремень бесполезного теперь инструмента войны, я обнажил лезвие ножа и приготовился к схватке. Бывалые фронтовики говорили мне, что после первой рукопашной атаки, мало кто остается не сломленным человеком. Не сломленным душою. Война ломает любую душу, это я теперь точно знаю. Но если учесть, что это была моя не первая атака, то и говорить было уже не о чем. Гораздо труднее оказалось отражать атаки в своем сердце. А вот это оказалось для меня неприятной новостью. Сжавшись в комок перед броском, я достал этот треклятый телефон и сбил его громкость, нажав на клавишу ответа.
-Алекс…
Услышал я ее голос и едва не закричал в трубку от боли и радости. Она позвонила! Моя любовь позвонила мне из той далекой страны, где финиковые рощи растут, как у нас вырастают яблоневые сады. И я был так рад этому! Пригнувшись к земле и реально оценив расстояние для броска, я бережно положил телефонную трубку на траву. Что я мог ей ответить? Что?! Но бросить ее в неведении теперь было выше моих сил. Я вытер взмокшее лицо рукою, мысленно поцеловал ее бледные щеки и вывалился из за укрытия навстречу своей судьбе.
«Не для меня а а а придёт весна а а а.»
Запел я в голос и несколько голосов подхватили этот вечный, казачий мотив:
«Не для меня Дон разольётся,
Там сердце девичье забьётся
С восторгом чувств не для меня.»
Последнее, что я подумал оглядываясь назад было то, что бы она не испугалась тех выстрелов. Что бы моя дорогая девочка не испугалась тех звуков войны, которые могла бы услышать в трубке телефона. Поэтому я запел, что есть сил ту песню, которую так любил мой отец. И которую передал ему мой дед, который как говорили, в добыче Медвежьих Рубашек, был талантливей меня в несколько раз. И наверное в тысячу раз счастливей. Ведь у него у него были дети. Я мысленно улыбался, представляя ее прекрасное лицо с прижатой к розовому, милому уху трубкой телефона, из которого лилось наше вечное и родное:
Не для меня журчат ручьи,
Блестят алмазными струями.
Там дева с чёрными бровями,
Она растёт не для меня.
Город: Москва
Загрузка...