Императрица Екатерина II — Потемкину
ЕКАТЕРИНА ВЕЛИКАЯ (1684 — 1796), к концу первой турецкой войны (1729 — 1796) особенно стала выдвигать отличавшегося фаворита, князя Потемкина, с которым надолго потом сохранились дружеские отношения.
Марья Чоглокова, видя, что чрез девять лет обстоятельства остались те же, каковы были до свадьбы, и быв от покойной государыни часто бранена, что не старается их переменить, не нашла иного к тому способа, как обеим сторонам сделать предложение, чтобы выбрали по своей воле из тех, кои она на мысли имела, с одной стороны выбрали вдову Грот, которая ныне за Арт. генер. пору. Миллера, а с другой — Сер. Сал., и сего более по видимой его склонности и по уговора мамы, которая в том поставляла великая нужда и надобность. По прошествии двух лет С. С. послали посланником, ибо он себя нескромно вел, а Марья Чоглокова у большого двора уже не была в силе его удержать. По прошествии года и великой скорби, приехал нынешний кор. Поль, которого отнюдь не приметили, но добрые люди заставили пустыми подробностями догадаться, что он на свете, что глаза были отменной красоты, и что он их обращал, хотя так близорук, что далее носа не видит, чаще на одну сторону, нежели на другие. Сей был любезен и любим от 1755 до 1761 по тригоднишной отлучке, то есть от 1758, и старательства кн. Гр. Гр., которого паки добрые люди заставили приметить, переменили образ мысли, Сей бы век остался, если б сам не скучал, я cиe узнала в самой день его отъезда на конгресс из Села Царского, и просто сделала заключение, что, о том узнав, уже доверки иметь не могу, мысль, которая жестоко меня мучила и заставила сделать из дешперации выбор коя какой, во время которого и даже до нынешнего месяца я более грустила, нежели сказать могу, и никогда более как тогда когда другие люди бывают довольные, и всякая приласканья во мне слезы возбуждала, так что я думаю, что от рождения своего я столько не плакала, как сии полтора года; с начала я думала, что привыкну, но что далее, то хуже, ибо с другой стороны месяцы по три дутся стали, и признаться надобно, что никогда довольнее не была как когда осердится и в покои оставит, а ласка его мне плакать принуждала. Потом приехал некто богатырь по заслугам своим и по всегдашней ласки прелестен был так, что, услыша о его приезде, уже говорить стали, что ему тут поселиться, а того не знали, что мы писмецом сюда призвали неприметно его, однако же, с таким внутренним намерением чтоб не вовсе слепо по приезде его поступать но разбирать, есть ли в нем склонность, о которой мне Брюсша сказывала, что давно многие подозревали, то есть та, которая я желаю, чтоб он имел.
Ну, Госп. Богатырь, после сей исповеди могу ли я надеяться получить отпущение грехов своих, изволишь видеть, что не пятнадцать, но третья доля из сих, первого по неволе да четвертого из дешперации, я думала на счет легкомыслия поставить никак не можно, о трех прочих если точно разберешь, Бог видит что не от распутства к которой никакой склонность не имею, и если б я в участь получила с молода мужа которого бы любить могла, я бы вечно к нему не переменилась, беда та, что сердце мое не хочет быть ни на час охотно без любви, сказывают такой пороки людские покрыть стараются будто cиe происходит от добросердечия но статься может что подобное дизпозиция сердца более есть порок нежели добродетель, но напрасно я cиe к тебе пишу, ибо после того взлюбишь или не захочешь в армию ехать боясь чтоб я тебя позабыла, но право не думаю, чтоб такое глупость сделала, а если хочешь на век мне к себе привязать, то покажи мне столько же дружбы, как и любви, а наипаче люби и говори правду.
* * *
Ноября 15 ч. 1789 г.
Друг мой любезный, князь Григорий Александрович. Не даром я тебя люблю и жаловала, ты совершенно оправдываешь мой выбор и мое о тебе мнете; ты отнюдь не хвастун, и выполнил все предположения, и цесарцев выучил турков победить; тебе Бог помогает и благословляет, ты покрыть славою, я посылаю к тебе лавровый венец, который ты заслужил (но он еще не готов); теперь, мой друг, прошу тебя, не спесивься, не возгордись, но покажи свету великость своей души, которая в счастье столь же ненадменна, как и не унывает в неудаче. Il n’y a pas de douceur mon ami que je ne voudrais vous dire: Vous etes charmant d»avoir pris Benders sans qu’il en aye coute un seul homme.
Усердие и труд твой умножили бы во мне благодарность, если б она и без того не была такова, что увеличиться уже не может. Бога прошу да укрепить силы твои; меня болезнь твоя очень беспокоила, однако, не имея от тебя более двух недель писем, я думала, что возишься около Бендер, либо завел мирные переговоры. Теперь вижу, что догадка моя не была без основания. Нетерпеливо буду ожидать приезда Попова; будь уверен, что я для твоей вверенной армии генералитета все сделаю, что только возможно будет, равномерно и для войска: их труды и рвение того заслужили. Как обещанную записку о цесарских награждениях получу, то и тебе скаку и мое мнете. Любопытна я видеть письма Волосского господаря и капитана-паши бывшего о перемирии и твои ответы; все cиe уже имеет запах мира, и тем самым непротивно. План о Польше, как его получу, то рассмотрю и не оставлю тебе, как скоро возможно, дать решительный ответь. В Финляндии начальника переменить крайне нужно, ни в чем на теперешнего положиться нельзя; в Нейшлот я сама принуждена была послать соль отсюда, ибо люди без соли в крепости; я велела мясо дать людям, а он мясо поставил в Выборг, где мясо сгнило без пользы; ни на что не решится; одним словом, неспособен к предводительству, и под ним генералы шалят и интригуют, а дела не делают, когда прилично; из сего можешь судить, сколько нужно сделать перемен там. Присланного от тебя молодца я пожаловала полковником и в флигель-адьютанты за добрые вести. L’enfant trouve que Vous avez plus d’esprit et que Vous etes plus amusant et plus aimable, que tous ceux qui Vous entourent; mais sur cegi gardez nous le secret car il ignore que je sais cela; за весьма ласковой твой прием они крайне благодарны; брат их Димитрий женится у Вяземского на третьей дочери.
Abieu mon cher Ami, portez Vous bien.
* * *
Июнь
Близкому другу следует говорить вещи, как они есть.
18 июня, по выходе из-за стола (NB Это было в понедельник) граф Мам(онов) пришел сказать мне, что я обращалась с ним не так хорошо, как прежде, что я не отвечала на вопросы, которые он мне делал за столом; что он недоволен тем, что много людей, замечавших это, переглядывалось между собой, и что он тяготится ролью, которую играет. Отвечать было не трудно, я ему сказала, что если мое поведение на его взгляд изменилось, то это не очень удивительное дело, принимая во внимание все то, что он сделал с сентября месяца, чтобы заставить это поведете перемениться; что он мне говорил и повторял, что кроме привязанности у него не было по отношению ко мне никакого другого чувства; что он подавил все мои (чувства), и что если они уже не были прежними, он должен пенять на самого себя, так как задушил их, так сказать, обеими руками; что его вопросов я не слышала, а что касается взглядов других, то если только они существовали не в его воображении, я не могла за них отвечать. На это он мне сказал: так вы признаетесь, что не имеете уже ко мне прежних чувств. На этот вопрос тот же ответь с моей стороны, на что он мне сказал: нужно однако, чтобы я» соответственно устранился. Ответь: вы сделаете то, что найдете уместным. На это он стал просить меня дать ему советь по поводу того, что он должен был делать; на что я ответила, что подумаю об этом, и он ушел. Через четверть часа он написал мне, что он предвидит все неприятности и оскорбления и презрение; которым он подвергнется, и возобновил просьбу посоветовать ему. Я ему ответила, что так как он не следовал моим советам до сих пор, то я тоже не стала бы рисковать давать их ему теперь; но так как он меня об этом просить, то я ему скажу, что может представиться блестящий способ выйти из (его) положения, что гр. Брюс будет дежурным в следующее воскресенье, что я ему прикажу привезти его дочь, что Анна Ники(тична) здесь, и что я ручаюсь за то, что ему дадут слово и он получит самую богатую наследницу в империи, что отец, я думаю, согласится на это охотно; я думала сделать приятную вещь всем заинтересованным. На эту записку я получила в ответ письменное признание со стороны графа Мамо(нова), где он признается мне, что уже год он влюблен в княжну Щербатову, испрашивая у меня формального разрешения жениться на ней. Я как с неба упала от этой неожиданности и еще не пришла в себя, как он вошел в мою комнату, упал на колени передо мной, признался мне во всей своей интриге, своих свиданиях, переписке и сношениях с нею. Я сказала, что ему только и остается сделать то, что он хочет, что я ничему не противлюсь, что я лишь сердита за то, что он в течение года, вместо того, чтобы обманывать меня, не открыл мне правду, и что если б он это сделал, он бы избавил меня, а также и себя от многих огорчений и неприятностей. На это ему нечего было ответить, но он пожелал, чтобы позвали Анну Ники(тичну); она пришла и разбранила его так, как никогда в жизни еще я не слыхала, чтобы кто-нибудь бранился. На следующий день он попросил, чтобы я сделала предложение, что я и сделала в среду; потом он попросил о свадьбе, которая произойдет в воскресенье, 1-го июля, — пост не позволяет женить их раньше. Но удивительно то, что жених и невеста только и делают, что плачут, и ни тот, ни другой не выходят из своих покоев. На следующей день после свадьбы молодые уедут в Москву; этого потребовала я, так как я предвидела минуту, когда он захочет остаться, несмотря на свою женитьбу, и, если нужно правду сказать, есть очень странные противоречия в его деле, на которые я имею почти несомненный доказательства. Что касается меня, я стараюсь развлечься; я думала вернуть его, но всегда предвидела, что это средство могло бы быть опасным. На будущей неделе я расскажу вам больше насчет известного смугляка, с которым познакомиться, может быть, зависит только от меня, но я сделаю это лишь в последней крайности. Прощайте, будьте здоровы.
Я позвала на этих днях Рибопьера, который был конфидентом в течение года. Я его нашла немым и трепещущим; я сказала ему, что они напрасно скрывали все это и обманывали меня в продолжение года и, что еще хуже, не открылись вам. После сего я припомнила, мой друг, все ваши слова: вы мне говорили об этом много, и эти слова остались у меня в памяти, как, например: нет ли амуришки, и затем вы меня спрашивали: не ревновали ли вы к княжне Щербатовой? и сто раз вы мне повторяли: ох, матушка, плюнь ты на него; и никогда вы мне не подали ни малейшей надежды — когда я жаловалась. Но если вы знали про эту любовь, почему вы мне не сказали это откровенно? Меня это огорчило бы тогда, но излечило бы верно, потому что я никогда не была ничьим тираном. Правда, что тогда не было в виду смугляка. Скажите мне, знали вы или не знали об интриге? Если вы о ней знали, я думаю, что вы скрыли об этом, щадя меня, но вы были не правы; следовало сказать мне. Прощайте, обнимаю вас от всего сердца.
* Дитя (Платон Зубов).
Загрузка...