Фердинанд ЛАССАЛЬ (1825 — 1864), влюбленный в дочь баварского дипломата – «демоническую» Елену Деннигес, и оскорбленный решением своей невесты выйти за прежнего своего жениха Раковица — вызвал последнего на дуэль и был смертельно им ранен. Огненный темперамент и властный характер Лассаля нашли свое отражение в письмах к Елене, равно, как и в переписке с русской, Софией Солнцевой (1860). Существует указание, что первое помещенное здесь письмо, риторически-напыщенное — обращено к графине Гауфельд, бракоразводное дело которой Л. вел.
Ахен, суббота. (Август или сентябрь
……………………………………………………………..Она стоит передо мною, как моя собственная история, мое развитие, мой характер.
Она — мое собственное, заново воплотившееся я. Она тожественна всем опасностям, всем победам, всем страхам и тяжким трудам, всем страданиям, всем усилиям и наслаждениям побед, короче сказать, всем эмоциям, испытанным когда-либо моею душою.
Она тожественна самой душе моей. Что есть душа? Приведенное к единству целое, фокус общей массы впечатлений, когда-либо человеком полученных. Так вот, понимаешь, этим-то и является она для меня!
Итак, она — первое и необходимейшее условие моего счастья. Больше того, она — условие целостности моего Я. Если бы мне отрезали руки и ноги, то я не так почувствовал бы себя искалеченным, как если бы потерял графиню.
………………………………………………………
Enfin, после того, что это так, после того, что я тебе сто раз говорил это, ты приходишь и говоришь, что эта женщина, которая является положительным и необходимейшим условием моего счастья, плоть от плоти моей, кость от костей моих, — и насколько внешние еще эти слова Библии и случайное родство наряду с внутренним духовным тожеством – что эта женщина — лишь «помеха, чтобы видеть меня беззаботным и довольным».
Au contraire, она именно — необходимое условие к тому.
…………………………………………………………
Теперь расскажу тебе, как я понимаю любовь.
Если женщина любить меня, то отдается мне всецело, растворяется во мне совершенно, и за это получает — лишь место в моем существе, и, несмотря на то, что отдалась мне вся, получает взамен не всего меня, а лишь часть моей души.
Неравный обмен, скажешь ты! Быть может! Но если ты немного подумаешь, то увидишь, что это — обычная и естественная разница между любовью мужчины и любовью женщины. Уже наук и завоеванию положения в жизни мужчина должен отдавать часть своего существа, которая необходимо отрывает его от любви. Итак, он заранее обречен на то, чтобы отдавать себя любви лишь отчасти. Женщина — вполне индивид, может и должна отдаваться в любви всецело, в полную собственность.
Если такова первоначальная и естественная разница между любовью всякого мужчины и любовью всякой женщины, то, разумеется, прежде всего, я имею полное право поддерживать эту разницу, именно потому, что являюсь истинным мужем, не только по сравнению с женщинами, но и по сравнению с мужчинами, а также и вследствие всей моей жизненной судьбы.
Я перенес уже все виды несчастья и мук, кроме одного, который никогда не смел и не должен сметь ко мне приблизиться, а именно кроме внутреннего раскола. Душевная целость, которую я всегда умел сохранять, была и будет моею гордостью, моим единственным счастьем…
Итак, кто хочет любить меня и быть мною любимым, кто хочет быть частью моего существа, тот должен вступить в полное единение со мною, совершенно раствориться во мне, любить то, что я люблю, думать, как я думаю, и т. д., соединиться со мною путем полного слияния мира наших мыслей и мира чувств — разумеется, лишь в существенном, главном.
………………………………………..
Поэтому, моя любовь имеет в себе нечто поглощающее. Она претворит и уподобит себе совершенно то существо, которое хочет любить меня, если оно с самого начала со мною не согласно. Итак, кто создан иначе, с одной стороны, и не может, с другой стороны, давать себя так поглощать и претворять, — тот должен стоять на своей недоступной независимости, и не захочет полюбить меня.
………………………
Подобно тому, как Семела тает в объятиях Юпитера, так женщина должна растаять в моей душе, если я должен ее любить и смотреть на нее, как на любящую меня.
Это может оказаться очень неудобным для такой любящей, в природе которой этого нет. Но в конце-концов это — неизменное условие, чтобы составлять со мною одно целое и иметь место в моем сердце. И я умышленно не соблазнял тебя любить меня, напоминаю об этом, чтобы ты не могла упрекнуть меня, если бы ты (весьма ошибочно) приняла такую любовь за эгоизм. Я не проявлял инициативы. Ты первая сама сознала это, как внутреннюю необходимость, и заявила об этом. Я никогда не взял бы на себя почин именно потому, что зная, что моя любовь может принести мало радости, и что лишь очень немногие женщины способны к такой серьезной любви, к такой полной отдач себя.